|
Был насквозь дырявый день, из которого вываливалось все: я постоянно попадал то на месяц то на год назад и эти абсолютно непредсказуемые дыры изменяли пейзаж: порой они казались просветами в облаках, порой - белыми конвертами чаек над полем, порой - одиноким ястребом...Я же ни на чем не мог остановить взгляд, зацепиться, и вновь проваливался в воспоминания.
Мне давно ничего не снилось. Я даже забыл, когда последний раз летал во сне. Сны падают на меня тяжелыми шторами - за ними пустота. Абсолютно черное пространство, поглощающее любой звук. любой свет.
А она летает во сне. Но я ничего не могу поделать, она ускользает от меня, ибо наши сны лежат по разные стороны - мои во тьму, ее в свет.
За моим окном - дорога. Она соединяется с другой дорогой. другая с третьей, и так далее...Но я не могу ступить на эту дорогу, так она обжигает. Горяча она или холодна - неизвестно. Но она - обжигает. ИЗМЕНЫ Я попробовал несколько измен: измена тела оказалась скучна, измена разума закончилась головной болью, измена души... Не бывает измены души, как и душевного предательства, есть лишь простая перемена ветра. Предают лишь тело. душу - отдают.
Облака заволокли мое небо и оно потеряло свет: тени размыты даже посреди дня. и цветные бабочки кажутся клочьями пепла над бледной травой. Грибы выросли в саду. глиняной кашей стала дорога и дни ползут ровные, как осенние поля. Боже, верни мне время, где печаль острее ножа. а радость ослепительнее солнца. Боже. пошли дождь . способный промыть мои глаза. Боже, лишь на тебя уповаю. КАМНИ Дети говорят, что на дороге стало гораздо меньше белых и прозрачных камней. "Кто их собрал, куда они делись?" - спрашивают меня. Я не знаю ответа.
Сидящую птицу о четырех крыльях легко нарисовать. Карандаш сам выводит... Когда же я пытаюсь изображать четырехкрылых птиц в полете получаются звезды.
Оля рассказывает про аквариумных лягушек: "Однажды, одна из них раздулась как маленькая бочка.Я было подумала - бедное животное отравилось чем-нибудь. Но вскоре все стало ясно - лягушка готовилась петь. И когда закончила свою арию - раздутость исчезла. Кстати, они не квакают, а поют как птицы..."
"Я сделал большого слепня," - говорит Максим. Слепень, как выяснилось, от слова лепить - комок мокрого песка. ЛОШАДЬ Белая лошадь непрестанно кивает, словно соглашаясь со всем вокруг: и с облаком мух, повисшем над ней, и с назойливой мошкой, и с колючками чертополоха. Она перестает кивать лишь когда дети кормят ее клевером,сорванным чуть ли не у самых копыт. И ответить может лишь благодарным кивком.
Белые чайки над свежевскопанной землей напоминают клочки бумаги, несомые ветром. Но вдруг они неподвижно повисают в воздухе, образуя концы равностороннего треугольника, посреди которого проявляется внимательный темный глаз.
Тигровые лилии в моем саду распускаются по одной в день: позавчера была одна, вчера две. сегодня - три... Тигр медленно крадется из зеленых зарослей Руссо, чтобы прыгнуть. И мой рассеянный взгляд - единственная его жертва.
Белый снег скапливается на ногтях и волосах - они самые холодные части тела. Они растут даже после смерти. Они менее всего зависят от нас и живут своей жизнью: волосы - трава, ногти - листья деревьев. o " * Еще несколько лет назад дома расселялись, и шли на ремонт. Теперь, в разрушенных проемах окон успели вырасти деревья, а мои знакомые бездомные художники, поселившись в одном из таких, недошедших в сторону ремонта зданий, обзавелись многочисленным барахлом...
Мои слова малы и умещаются на кЪнчике пальца, которым я вожу по заиндевевшему стеклу троллейбуса: такой привычный банальный жест, сцена из мелодрамы... Что я пишу... Ничего... Сначала рисую улыбающуюся рожу. затем - довольно мрачную, затем все это стираю, и за стеклом появляется Гостинный - "стены плача" уже нет. ремонт закончен, и белая колоннада мелькает в протертых мной окнах-иллюминаторах.
Мы разносим по земле цветы, сами порой о том не подозревая. Одуванчики и ромашки выдают спрятавшиеся в траве тропинки.
Я разучился считатъ:вдруг обнаруживаю что на твоей руке семь пальцев. Я пытаюсь представить семипалую руку и замечаю, что и на моих руках по семь пальцев. Но руки по прежнему две. Это успокаивает.
Говорят, что если долго смотреть на один и тот же пейзаж, он входит под кожу, а после смерти выплывает вместе с душой и вылепляется в облаках... Вот мы лежим на траве глазами к небу и называем облака: "Это - дракон, это - медведь, это - дом, смотри - это дерево возле колодца, это птица, а это, смотри, да это же человек идет по дороге в гору. смотри..."
Порой ощущаю себя внутри лодки, плывущей сквозь сумерки. где только подводная жизнь. Если выбраться на поверхность. скажем, на крышу, можно почувствовать ветер, передвигающий город, можно увидеть, как колышутся несомые невидимым течением дома. и узнать, как непрочна земля под ногами. |